В один из воскресных февральских дней (9.02.2020) в концертном зале Самарского художественного музея публика, пришедшая на концерт, испытала не просто эстетическое удовольствие от игры солистов и самой музыки. Она испытала потрясение, восторг от соприкосновения с подлинным, глубоким искусством интерпретации. Музыканты «Лундстрем-трио» — Леонид Лундстрем (скрипка), Владимир Нор (виолончель) и Олег Худяков (ф-но), выступавшие накануне в зале Самарской филармонии с симфоническим оркестром, представили свою программу из произведений камерной музыки, которая называлась «Метаморфозы русской жизни».
Два полюса русской духовности сконцентрировались в двух знаменитых фортепианных трио — Ля минор П. Чайковского «Памяти великого артиста» и Трио ми минор Д. Шостаковича памяти И. Соллертинского, а между ними пролегло более полувека в истории страны со страшными эпизодами войн и революций. Но некий духовный диалог между этими сочинениями был не единственным содержанием программы концерта. Его эпилог стал сюрпризом для публики — премьерой совершенно нового произведения самарского композитора — Илоны Дягилевой.
Всё, что связано с образом дворянской, тургеневской России, с её утончённым строем чувств, с её лиризмом, сентиментальностью, выраженное особенно образно и ярко во 2 части Трио П. Чайковского — цикле характеристических вариаций, своего рода «картин» из русской жизни, нашло своё воплощение в этом сочинении. И хотя Леонид Лундстрем в своём вступительном слове справедливо отметил, что это — образ России, давно канувший в Лету, однако музыкантам удалось с такой искренней сопричастностью, с такой убедительной силой «говорить» на этом музыкальном диалекте ушедшей эпохи, что современная интерпретация стала настоящим чудом живой, актуальной и сегодня музыки, страстной, «рыдающей», аффектированной. Участники «Лундстрем-трио» продемонстрировали публике не только высочайший уровень исполнительского мастерства, но и высочайший уровень самоотдачи, энергетики. Владимир Нор своим вступлением (Pezzo elegiaco) сразу же придал певучему, тёплому тембру виолончели тон глубоко эмоционального, сердечного высказывания, который был подхвачен серебристым, полётным тембром скрипки Леонида Лундстрема. Олегу Худякову удалось показать по истине оркестровый размах, роскошь фортепианной фактуры. Зал был покорён искусством музыкантов, так горячо, непосредственно передававших самые сокровенные мысли лирико-философского повествования, образы Трио — жизни и смерти, борьбу между чувством безутешной скорби и лирическими порывами, светлыми воспоминаниями. Прекрасно владея искусством мелодической фразировки, музыканты так гибко следовали всем темповым и динамическим ремаркам композитора, что возникало ощущение абсолютно естественной, взволнованной ариозной кантилены. В связи с этим вспомнилась фраза К. Игумнова, который говорил о том, что «пение — это жизненная основа музыки». Вокальная стихия мелоса, то романсовая, то народно-песенная, покоряла, очаровывала, убеждала. Свобода, раскованность в исполнении сочеталась с бережным, детальным прочтением текста. Темы с трагическим характером звучания оттенялись «образами света» — проведениями побочной темы в экспозиции и репризе, мажорным эпизодом в разработке 1 части, жанровыми вариациями 2 части.
Особенно глубоким показалось высказывание Леонида Лундстрема о том, что Трио П. Чайковского, посвящённое памяти Н. Рубинштейна, в некотором отношении сочинение пророческое. Написанное в сравнительно ещё спокойное время (1881 г.), оно всё же содержит в себе отнюдь не камерный, но симфонический, философский замысел. Это не просто прощание с другом, но и прощание с эпохой, полное тревог и мрачных предчувствий о грядущих катастрофах России рубежа XIX — начала XX в..
Глобальные метаморфозы мировоззрения изменили музыкальный язык XX века. И вот на противоположном полюсе русской жизни не менее трагичное сочинение — Трио ми минор Д. Шостаковича, также посвящённое памяти друга («самого близкого и дорогого»), музыковеда Ивана Соллертинского. Сочинение мистическое, начатое композитором незадолго до трагического известия о кончине друга, представляющее камерную параллель с Восьмой симфонией, о которой И. Соллертинский успел прочитать перед публикой Новосибирска 6.02.1944 г. свою последнюю, блистательную лекцию, сочинение знаковое, поскольку через 16 лет Шостакович вернётся к Трио, процитировав тему финала — еврейский танец «фрейлехс» во 2 части Восьмого квартета.
В образных и остроумных комментариях перед исполнением Трио Шостаковича Л. Лундстрем обозначил драматургию произведения, которую музыканты выразили с не меньшим трагедийным накалом и страстным пафосом. От интонаций мелоса, близкого народным оперным драмам М. Мусоргского в 1 части, через скерцозность, кинематографичность полётных образов-тем 2 части, линия развития шла сквозь сдержанную скорбь Пассакалии и достигала своей кульминации в финале — «пляске страха и ужаса» или в «марше Шамаханской царицы» по выражению Л. Лундстрема. Но зло вечно торжествовать не может и разбивается о возвышенную лирику темы 1 части и Пассакалии, которые возвращаются в репризе и коде финала. Звучанию этой глобальной битвы человеческой души со злом, представленной музыкантами с таким мастерством, одухотворённостью и артистизмом, публика внимала заворожённо. И последние такты Трио, где на pianissimo длилась до полного истаивания гармония ми мажорного трезвучия в партии фортепиано, оставили ощущение мистического многоточия, вопроса в пустоту, в неизвестность будущего и новых грядущих метаморфоз...
И после таких трагедийных полотен, достойных и симфонического воплощения, прозвучал триптих Илоны Дягилевой «Эскизы моря. Утро. Полдень. Вечер». Сочинение глубоко символическое, представляло собой иную трактовку камерного жанра в форме вариационного цикла, где из одного тематического источника рождались импрессионистические звуковые картины необычайной красоты. Древние греки верили, что после трагедии нужен катарсис. И символ морской стихии стал темой стихии музыкальной, темой освобождения от тягостных эмоций, очищающим началом, праосновой бытия, возвратившей нас к истокам, к природе, к вечным ритмам Вселенной.