«В них жизни нет,
Всё куклы восковые…»

А.С. Пушкин

Наш век компьютерных технологий и общей виртуализации жизни заостряет уже существующие проблемы и требует новых подходов для сохранения нормальной «среды обитания» человека. Интересными и глубокими представляются мысли известного американского мыслителя и общественного деятеля Линдона Ларуша, высказанные им на открытии конференции в Шиллеровском институте. Задача педагога, пишет он, состоит в том, «чтобы настроить ребенка заниматься естественным для него делом, т.е. предоставить ему возможность пережить акт открытия, точно так же, как этот акт свершался ранее в голове настоящего первооткрывателя. Таким образом, ребенок вместо того, чтобы изучать формулы … должен пройти через процесс строгого внутреннего интеллектуального акта повторного открытия, через опыт подлинного открытия».

Искусство, как всякое высокое ремесло, есть проявление, или выявление, смыслов. Вопрос стоит так: результат нашей творческой деятельности есть нечто принципиально новое, не бывшее прежде или мы открываем нечто уже существующее? Мы должны понять, что есть вещи подлинные, а есть суррогаты подлинных вещей. Плодами нашего «творчества» являются чаще всего имитации, заменители, подделки, «искусственные цветы». Что есть подлинное?

Лишь то, что художник (композитор, исполнитель) обнаружил, выявил, освободил и оформил является подлинным. В этом и есть творческое начало.

* * *

«Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гeте великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде глубокой, вселенской,
С образом сходен предвечным своим от слова до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.
Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.
O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака всe ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье...
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье!»

А.К. Толстой


«Мы должны обучать каждого ребенка так, будто он станет великим ученым, представляя ему возможности приобрести не только знания, но и эмоциональный опыт, связанный с великими открытиями его предшественников … Они изучат историю человечества и обретут, кроме всего прочего, способность взглянуть в глаза незнакомца и увидеть в них, в самой их глубине, в движении скрытой мысли отражение индивидуальности в живом образе и подобии Божьем» - завершает свою речь Ларуш.

Педагогика есть опыт открытия подлинных сущностей, прикосновения к ним и, в дальнейшем, взаимодействия с ними. Подчеркнём, - мы говорим именно о сущностях, т.е. о том, что реально, подлинно существует, с тем, что суще, с тем, что есть; и мы не говорим о том, что не есть, а лишь кажется сущим, что как бы, что пусто; мы говорим об открываемых нами подлинниках, а не о измышленных, придуманных, пустых копиях подлинных вещей. А ведь это та самая библейская заповедь: «не сотвори себе кумира». Другими словами, «не имей ничего общего с тем, что не есть подлинное, с тем, чего нет», т.е. с тем, что не есть».

Выдающийся ученый священник Павел Флоренский доказывает, что корень слова «истина» - «есть». Т.е. вопрос педагогики и искусства заключается в выяснении или, лучше сказать, выявлении того, что есть истина. Получается не тавтология, но оборот внутреннего содержания: «то, что есть истина». И это то и есть предмет наших поисков.

Таким образом, вопрос ставится так: что есть истина? И далее: как к ней приблизиться? Какие для этого нужны средства?

Обратимся к пушкинскому Пророку:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Попробуем воспринять это стихотворение не как художественное произведение, но как откровение, как пророчество, наконец, как руководство к действию, почти как инструкцию. Мы увидим, что Пушкин не измыслил своего Пророка, но в художественной форме передал свой личный опыт. Каков же этот опыт?

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился

Необходимыми условиями являются духовная жажда – «Блажени алчущие и жаждущие правды» (Мф 5:6), и чувство собственной немощи (влачился) – «сила Божия в немощи совершается» (Кор. 12:9). Тогда приходит помощь:

И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.

Органы чувств и сердце целиком заменены, возникает способность познания, приобщения к подлинным вещам. Но и этого мало, как выясняется. Потому что уже на все способный и с заменённым сердцем человек остаётся бездеятельным.

Как труп в пустыне я лежал

И вот Господь призывает его:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Опыт возможно заключить в некую формулу, схему, инструкцию. Что есть такая формула? Некий знак, отсылающий к опыту, опыту открытия, опыту соприкосновения с подлинным, опыту приобщения к сущности. В этом качестве - знака, маяка, намека, соотносимого с неким предшествующим опытом – формула может быть использована.

И школа (скрипичная, например) есть некая квинтэссенция формул. Мы знаем, что если делать «так», то будет «хорошо». На самом же деле, сначала мы должны почувствовать, что это «хорошо», и только после превратить это «хорошо» в формулу. Так и было изначально, но методология имеет свойство отрываться от изначальной сущности и становиться самостоятельной «сущностью», так школа вырождается в схоластику, цельное знание - в сектантство, формулы - в пустые формы, в порожние знаки. Такие формулы «слепо исполняй то-то и то-то и получишь то, что нужно» больше не содержат опыта приобщения, такие пустые формулы мертвы.

А что есть критерий живого? Некое чувство: «Хорошо нам здесь быть»( Мф. 17:1) – «Не логически, а единственно по состоянию нашего сердца»¹. И единственный объективный показатель того, что мы добиваемся искомого – распространяющееся вокруг в атмосфере ощущение «хорошо».

Там, где есть поиск настоящего, там конкуренция исчезает, там есть только со-ревнование – со-служение. Потому что конкуренции всегда сопутствуют зависть, жадность и т.д.

Значит, теперь надо искать этого «Хорошо». Начать нужно с малого – получить радость от взаимодействия со «средой обитания», в нашем случае, со струной, звуком (радуйтеся и веселитеся! (Мф 5.12)). Замечательный педагог, я считаю, - подвижник, посвятивший делу живой педагогики всю жизнь, А.Д. Тушков пишет: я «в свой педагогический обиход также ввёл термин – «метрическая качель», который существенно отличается от формальной метрической пульсации в тактах нотной записи. Многие педагоги называют это «пульсом», что тоже, возможно, верно и полезно, но, как мне кажется, слово «качель» для ребят более понятно».

И действительно, когда ученика спрашиваешь: «Тебе нравится качаться на качелях? - все говорят: «Да! Потому что это «Ух!». Т.е. нам хорошо не просто от того, что мы знаем, что есть законы физики, а от того, что мы участвуем в их открытии и, так сказать, производстве.

Эта радость взаимодействия («качелей») – это уже область эмоций, область чувства, область сердечного прикосновения к подлинным вещам, к тому как устроен мир. Мы к этому прикоснулись, и мы почувствовали: хорошо! Так, усердно прикасаясь и усердно чувствуя, мы развиваем сердечную мышцу, если хотите, мышцу чувства, мышцу души. Но, если верить Пушкину, развивая мышцу души, мы еще не становимся в подлинном смысле художниками, мы приготовляемся, становимся способными чувствовать («Блажени плачущии…» (Мф 5:2)) – т.е. живыми.

Если мы обращаемся к духовной составляющей, должно возникать ощущение благоговения перед тем, как устроен мир и перед тем, что существуют тайны, прикасаясь к которым, мы словно бы даже не хотим чувствовать и отказываемся от своих чувств. Это и есть настоящее действие – чувствовать и благоговеть. Ср. сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая (Исх 3.5). Если нет благоговения – нет и результата, о котором говорилось выше, а именно: обнаружения подлинных вещей и в конечном счёте истины.

Павел Флоренский пишет, что древний человек, в отличие от человека нового: или находится в созерцательном состоянии, или в волеизъявительном, т.е. он или наблюдает действительность, или вторгается в нее. Новый же человек, а Флоренский пишет это о человеке начала XX века, застревает на чувстве и не проявляет волю: «Новому человеку <…> важно не совершенное, как некоторую норму, иметь пред собою, а любоваться самим собою, своими тонкими душевными движениями, которым истина служит лишь предлогом и возбудителем. «Страдать», «стремиться», «иметь горячие чувства» новому человеку представляется оправданием жизни, независимо от наличия истины или лжи, как источников всех этих состояний»².

Если же говорить о человеке современном, то он вообще перестает чувствовать. Чувства для него становятся с одной стороны самодовлеющими, с другой - абстракцией, формулой: нажал на некую кнопку и получил видимое и слышимое нечто, которое создавал не он. Человек становится потребителем чужих эмоций. Он не способен плакать над вымыслом, не способен радоваться – не способен чувствовать.

Но мы в педагогике через искусство возвращаемся, можно сказать, к древнему человеку – учимся действовать. С одной стороны, мы тренируем мышцу души, а с другой – то, что мы чувствуем, мы воплощаем в действие, а не в потребление.

Таким образом, наша педагогика и наше искусство должны и могут человека возвращать к норме – и вот, он не потребитель, он, «как труп», лежит в пустыне и готов услышать Волю и взаимодействовать с ней. Это и является в конечном итоге нашей задачей: не только обнаружить, то, что есть, но и приготовить себя, чтобы глаголом жечь сердца людей.